Стятьи
Источники
Прошло 17 лет с октября 1993 года, когда конфликт ветвей власти привел к боям на московских улицах, расстрелу Белого дома и сотням жертв. Но об этом, как оказалось, уже мало кто помнит. У многих наших соотечественников расстрельный октябрь сливается в памяти с августом 1991 года. Поэтому и виновных в октябрьской драме они все чаще пробуют искать в 1991 году. По данным соцопросов, проведенных Всероссийским центром изучения общественного мнения и Аналитическим центром Юрия Левады накануне пятнадцатой годовщины октябрьских событий, главным их виновником россияне теперь считают Михаила Горбачева.
Путаница в головах очевидна. По данным ВЦИОМ, 31% опрошенных винят в боевых столкновениях в Москве в 1993 году первого президента СССР. Действительного участника этих событий (первого президента России Бориса Ельцина) обвиняют заметно меньше — всего 24%. Социологи отмечают, что еще 10 лет назад 22% опрошенных называли причиной октябрьского противостояния общий развал в стране, начатый Горбачевым. Это значит, что количество тех, кто путает эти два события, увеличивалось приблизительно на 1% в год. Надо, правда, учитывать, что за эти годы в России выросло целое поколение, которое не помнит начала 1990-х годов, но чьи представители должны были быть среди респондентов.
Разумеется, и это также фиксируют социологи, снижается и количество тех, кто обвиняет в трагедии 1993 года оппонентов Бориса Ельцина - спикера Верховного совета Руслана Хасбулатова и вице-президента Александра Руцкого. Именно их стремление любыми средствами сохранить власть спровоцировало конфликт, уверены 11%. Кстати, в 1998 году таких было 15%. Кроме них о том, как реально развивались события в 1993 году, судя по выбранным вариантам ответов, помнят еще чуть более 10% российских граждан. Около 7% из них считают, что важным фактором стала нерешительность Ельцина и правительства в подавлении волнений. А 4% уверены, что причина трагедии — готовность коммунистических организаций совершить государственный переворот.
А основное, в чем едино большинство опрошенных как ВЦИОМом, так и Левада-Центром - это нежелание, чтобы подобные потрясения происходили. Оно выражается в ответе на вопрос социологов о возможности повторения октябрьских событий 1993 года. По данным ВЦИОМ, 61% жителей страны считает, что повторение подобного невозможно. Причем, 22% из них в этом твердо уверены. Всего 3% утверждают, что массовые выступления произойдут снова, 18% – лишь допускают возможность этого. Кстати, столько же, 18% - затруднились дать хоть какой-то прогноз на ближайшие годы. Сходны и результаты, полученные Левада-центром: 68% респондентов оценивают как маловероятные массовые выступления населения против падения уровня жизни и в защиту своих прав. Около 18% допускают, что масштабные акции протеста возможны, 13% затруднились дать прогноз.
18.00 — в Белом доме отключено электричество.
19.30 — в здании Конституционного суда отключена ВЧ-связь с регионами, КС лишен вневедомственной охраны.
22.00 — открылся Х чрезвычайный внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР.
Патриарх Алексий II предложил себя в качестве посредника между противоборствующими сторонами. В здании КС под председательством президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова проходит совещание глав субъектов Федерации, образован Совет субъектов Федерации, обратившийся с требованием прекратить блокаду до 24.00, отменить указ № 1400 и принятые ВС с 21 числа законодательные акты.
ОМОН разгоняет демонстрантов на Смоленской площади, есть раненые.
Переговоры в Свято-Даниловом монастыре — это ширма, это чепуха. Они не хотели со мной, главой парламента, вести переговоры. Поэтому все эти переговоры — детские игры. Это все для общественного мнения. Надо было со мной вести переговоры. Если бы Ельцин сказал до принятия этого указа или по телефону: «Я принимаю такое решение, я бы сказал: «Да делайте с этим Верховным советом все что хотите, только не стреляйте. Вот вам моя бумага об отставке». Эти трусливые негодяи не хотели со мной говорить. И переложили все на армию и полицию, уговаривали их стрелять.
Вспоминает Виктор Анпилов, лидер движения «Трудовая Россия»:
Я был все время на улице и не участвовал в переговорах верхов. Руцкой говорил, что были какие-то попытки договориться в Свято-Даниловом монастыре, но они оказались безрезультатны. Была еще возможность договориться на улице. Я контактировал с военными, с дивизией Дзержинского, с солдатами и офицерами. Они все искали выход из этого жуткого тупика. С милицией можно было бы договориться. Самое сильное впечатление, это когда 2 октября, в день моего рождения, нас попытались разъединить на Смоленской площади. Моя «Трудовая Россия» оказалась прижатой к зданию МИДа, а Фронт национального спасения был по другую сторону Садового кольца. На месте были воздвигнуты бутафорные площадки как будто бы для празднования 800-летия Арбата. Мы эту площадку использовали как баррикаду, но туда ворвался пьяный свердловский ОМОН и начал избивать жителей. И тогда я призвал людей взять в руки остатки монтажной установки, обрезки, какие-то железные уголки и обороняться, а не получать удары. Женщины схватили наше пролетарское оружие и вступили в бой. И мы там победили. Это была возможность с помощью улицы переломить ход событий. Но к нам на помощь никто не пришел: ни Верховный совет, вообще никто. Они все боялись улицы.
Вспоминает Алексей Венедиктов, в 1993 году — корреспондент радио «Эхо Москвы»:
2 октября главный редактор «Эха Москвы» Сергей Корзун сказал: «Иди к мятежникам» (мы называли их мятежниками). Белый дом был уже окружен. Меня встретил человек из штаба Руцкого, перевел через какие-то завалы, и каким-то задним ходом я оказался на территории Белого дома. Руцкой обходил отряды обороны. Я попал в число людей, которые шли рядом с Руцким, и вместе с ними вошел в Белый дом. Охрана Руцкого знала меня в лицо. Белый дом был отключен от телефонной связи, никаких мобильных тогда еще не было. И на все здание были три спутниковых телефона (коробки весом по восемь килограммов) — у иностранных журналистов. Я попросил у коллеги телефон. Он говорит: «Только две минуты, очень дорого». Я говорю Руцкому: «Александр Владимирович, хотите интервью «Эху Москвы»?» Он спросил: «А как ты его вынесешь?» Я отвечаю: «А мы в прямой эфир выйдем». Он говорит: «Ну, давай попробуем». И вот это была та самая история знаменитая, когда Руцкой прокричал: «Товарищи, поднимайте самолеты, летите бомбить Кремль!» Он в нашем эфире это сказал. Это действительно было потом расценено как призыв к мятежу со стороны радиостанции. После этого я еще у кого-то брал интервью, бродил по Белому дому, от поста к посту. Было неприятно: люди, прибывшие из Приднестровья, поглядывали с подозрением на мою неарийскую внешность. Они были уже весьма горячи. Но поскольку со мной постоянно ходил либо один из охранников Руцкого, либо один из охранников Верховного совета, меня из рук в руки передавали. В какой-то момент я понял, что там мне больше делать нечего. Я вышел из 11-го подъезда, перелезал через какие-то ограждения, а вслед мне кричали что-то по поводу моего неарийского происхождения. На контроле, уже со стороны ельцинских сил, меня встречал знакомый человек из администрации Филатова и говорит, что со мной хотят поговорить военные. Мне говорят, что они слышали призывы Руцкого в эфире «Эха Москвы». А потом спрашивают, нет ли у меня там, внутри Белого дома, знакомого. Я отвечаю, что есть Иван Петрович Рыбкин, глава коммунистической фракции Верховного совета. Они говорят: «Алексей, пойди и скажи ему, что лучше бы они уходили до завтра». И я пошел обратно. Я нашел Рыбкина и рассказываю ему: «Иван Петрович, военные, которые с той стороны, говорят, что вам бы надо уходить». Рыбкин мне сказал: «Ты знаешь, я женщинам скажу уходить. Я понял все, но сам не уйду». А там же было много женщин — весь аппарат фракции компартии. Он собрал несколько человек и попросил их выйти. Мы с этими женщинами вышли вместе.
14.50–15.14 — участники митинга на Октябрьской площади (10–15 тыс. чел.) двинулись к Крымскому мосту, захватывают машины внутренних войск и 4 БТР, преследуют бегущие неорганизованные группы милиционеров, сминают войсковые цепочки.
15.15–14.30 — начинается штурм заграждений возле Белого дома.
16.05 — с балкона Белого дома Руцкой отдает приказ о штурме мэрии и захвате «Останкино».
16.14 — столкновение возле мэрии и гостиницы «Мир», где разместился оперативный штаб МВД.
16.40 — захвачена мэрия.
17.00 — гостиница «Мир».
17.30 — вокруг телецентра в Останкино — люди с красными флагами, железными прутьями, «коктейлями Молотова», 3 БТР под красными флагами и группа автоматчиков.
Около 18.00 — Ельцин задним числом (с 16.00) вводит в Москве чрезвычайное положение, указом освобождает Руцкого от исполнения обязанностей вице-президента и увольняет с военной службы.
19.05–22.20 — вооруженные столкновения в «Останкино». Все телеканалы, кроме канала «Россия», прекращают вещание. Есть раненые и убитые.
Вспоминает Руслан Хасбулатов, председатель Верховного совета РСФСР в 1991–1993 годах:
Провокаторы… Они все затевали. То взяли мэрию, то пошли в Останкино — это же все администрация, это все игра высшей исполнительной власти. Чем больше проходит времени, тем больше я убеждаюсь, что это провокаторы. Разве я отдал приказ окружить Ельцина танками и колючей проволокой? Это все детские сказки о том, что там были добровольцы, оружие. Никакого оружия прокурор не обнаружил. А куда делись эти добровольцы потом — я их не видел. Было большое количество москвичей. Я и не хотел никакую армию вовлекать в эти дела. Это должен был обеспечить Руцкой, как исполняющий обязанности президента, министр обороны — генерал Ачалов, глава МВД, которых мы назначили. Мы же назначили в соответствии с Конституцией исполнительную власть. Они ничего не сделали фактически, мешали только работать. Я их собрал и говорю Руцкому: «Александр Владимирович, вы исполняющий обязанности президента?» Он говорит: «Да». Я говорю: «Тогда, пожалуйста, выезжайте отсюда, вы нам здесь мешаете. Ваша резиденция в Кремле, идите туда, в Кремль. Вы, генерал Ачалов — министр обороны, идите в Министерство обороны. Вы, Дунаев, идите в МВД. Что вы здесь у нас болтаетесь и мешаете только нам». Наши умельцы (в здании Верховного совета) иногда налаживали какую-то связь. Я помню, несколько раз разговаривал с Зорькиным и с некоторыми посольствами. Если бы у нас была связь, мы бы не потерпели поражения. Информация у нас была, постоянно ходили люди, информировали меня. Если бы вот эти провокаторы не увели бы полмиллиона людей, которые были вокруг Белого дома, к «Останкино», мы бы, конечно, выстояли. Речь шла буквально об одном-двух днях.
Вспоминает Виктор Геращенко, глава Центрального банка в 1992–1994 и 1998–2002 годах:
Я был в Японии. Мне звонят из Москвы - в Москве была поздняя ночь с субботы на воскресенье, то есть 3 октября. Звонит мой заместитель Войлуков и говорит: «Виктор Владимирович, на фабрику Гознак (в районе метро «Серпуховская» в Москве) приехал первый замминистра финансов Вавилов Андрей, в кедах, в спортивной форме, но с каким-то генерал-полковником, на «Жигулях», и требует выдать деньги. Ему говорят, что Гознак подчиняется Минфину. Так что мы не можем вам выдать. Вавилов вышел на меня и требует». Что тут делать? Я говорю своему заму: «Арнольд Васильевич, предположим, вы ему сейчас откажете, ну завтра он привезет расписку, что вот мы просим выдать Минфину внутримесячные кредиты, которые в конце месяца погасят». Так, кстати, было и потом, перед референдумом. Короче, я говорю Войлукову: «Пиши расписку, что в конце месяца погасите…» Выпустили чек Минфина, и Вавилов с этим генерал-полковником взяли деньги - сколько, не помню. Да, конечно, брали наличными, положили в жигуленок - там суммы были не такие огромные, Вавилов получал, генерал его сопровождал. Как я понимаю, за эти деньги и стреляли командиры танков.
Вспоминает Никита Масленников, в 1993 году - советник премьер-министра Черномырдина:
Решение о штурме Белого дома принималось ночью, в здании Минобороны на Новом Арбате. До сих пор мне непонятно, был ли этот приказ написан на бумаге. Оттуда все вернулись какие-то дерганые. Хотя премьер-министр был трезв абсолютно и четко рулил своими замами. И Гайдар все время был на связи. У меня было такое ощущение, что ход самой операции был не совсем управляем. В ту ночь я находился на Старой площади. Мы занимались информированием премьера о том, что происходит, давали текущую информацию, еще координировали действия с МЧС, потому что много было всяких разных слухов. Например, приходили сообщения о том, что якобы сейчас начнется митинг на Пушкинской площади и туда выдвигаются около 2 тыс. боевиков. Мы все это оперативно проверяли. Слава богу, не подтвердилось. Также мы готовили разные документы, потому что было понятно, что политическое руководство должно будет рано или поздно выйти в эфир и объяснить всем, что же происходит. Было тошно. Вот вляпались, говорили сотрудники, и как теперь из этого всего выходить? Один мой коллега сказал мне: «Черт побери, через многие годы стыдно же будет». Ночь была бессонная. Спали, кто как мог. Один из помощников Черномырдина 1,5 часа спал на большом Трудовом кодексе еще времен Советского Союза. Очень удобная книжка оказалась. Некоторых ребят просто укладывали в кабинете и запирали его на ключ, чтоб они никуда не выходили из комнаты отдыха и могли отдохнуть.
Вспоминает Егор Гайдар, в сентябре 1993 года стал первым заместителем председателя Совета министров - Правительства РФ:
Ни одного депутата не убили и не ранили (во время штурма Белого дома). Стреляли по этажам, где точно было известно, что людей там нет. Выпустили 12 снарядов. Это решение принималось в ночь с 3-го на 4-е, когда стало абсолютно очевидно, что, если военные не начнут действовать, мы сами раздавим тех, кто начал беспорядки. Атмосфера была напряженной. Предлагался и второй вариант: мы просто раздадим своим сторонникам автоматы. За Ельцина на то время было 85% человек, а против — всего 15%. Так что мы могли бы проиграть, только если бы были абсолютно беспомощны. Просто при втором варианте было бы гораздо больше крови. Когда военные поняли, что в случае чего мы просто возьмемся за оружие, тогда они и начали действовать. Это было примерно в 2 часа ночи.
Я понял, что мы проиграли, как только пролилась первая кровь. Я сразу понял, что это грандиозная провокация, и двухнедельное наше стояние окончилось ничем. Для меня уже не было ничего удивительного. Когда я был в тюрьме, все время настаивали на цифре 156 погибших. Спустя год отставные генералы мне говорили, что в те дни в Москве погибли более полутора тысяч человек, отлавливали людей. Они бы начали стрелять раньше, если бы армия и МВД согласились. Но они сделали эту провокацию у «Останкино», втянули, а потом расстреляли Белый дом. До «Останкино» я был уверен, что мы их переиграем. Главное, чтобы люди не уходили от здания, главное не сбиться, чтобы никто не стрелял. Я очень следил за этим. И люди контролировали. Но когда толпы пошли на машинах в Останкино, когда там начались эти сражения, я понял, что это полный проигрыш.
Ельцин вызвал в Кремль начальника «Вымпела» генерала Герасимова, чтобы приказать ему штурм. Президент так выпучивал глаза, произнося слово «штурм», что Герасимов понимал: от него ждут крови, от него ждут, что «Вымпел» в мелкий винегрет покрошит всех защитников Белого дома, которых Ельцин считал мятежниками. «Товарищ президент, сил маловато», — пытался генерал увильнуть от палаческой миссии. Но президент не слушал. Он помахивал в воздухе руками и выкрикивал слова: «авиация», «артиллерия», «кольцевой охват»... Герасимов подумал, что если «Вымпел» не будет штурмовать Белый дом, то вызовут десантников, и вот они-то уж точно покрошат всех депутатов Верховного совета в мелкий винегрет. «Вымпел» был поднят по тревоге, и когда бойцы построились в полном боевом снаряжении, генерал Герасимов сказал: «Мужики, есть приказ штурмовать Белый дом. Приказ этот я могу выполнять только добровольцами. Добровольцы, два шага вперед». Никто из офицеров не тронулся с места. «Мужики, кроме нас и «Альфы», никто не может взять Белый дом без крови». Примерно две трети офицеров сделали два шага вперед. В самом штурме я не участвовал, но рассказов товарищей оказалось достаточно, чтобы считать эту операцию верхом спецназовской виртуозности, а реакцию президента — верхом чиновной неблагодарности. Они ворвались в вестибюль Белого дома, и депутат Валерий Шуйков крикнул своим разбегавшимся в панике сторонникам: «Не бойтесь, это «Вымпел», крови не будет!» Многих офицеров «Вымпела» Шуйков знал лично: они охраняли его во время поездок в Ингушетию. Они брали этаж за этажом. Один из офицеров распахнул дверь какого-то депутатского кабинета и увидел, что прямо ему в лицо направлен пистолетный ствол. Депутат — хозяин кабинета — то наводил пистолет на спецназовца, то подносил пистолет себе к виску и все не мог решиться на выстрел. «Мужик, - сказал офицер депутату. - У тебя дети есть? Сдавай мне пистолет по описи и иди к детям». А полковник Проценко, легендарный полковник Проценко, штурмовавший еще дворец Амина, подошел к дверям в кабинет вице-президента Александра Руцкого и сказал солдатам, охранявшим эти двери: «Я полковник Проценко. Мне надо поговорить с вице-президентом». И его без слов пропустили. Генерал Руцкой знал полковника Проценко еще по Афганистану. Когда Проценко вошел, генерал сидел за столом, мрачно повесив голову.
- Здорово, полковник!
- Здравия желаю, товарищ генерал! У меня приказ арестовать вас. Вы ж понимаете…
- Понимаю, - Руцкой кивнул. - Ну, давай покурим. Что у тебя?
- «Прима», - Проценко улыбнулся, доставая из кармана скомканную пачку дешевых сигарет без фильтра.
- Вот мать их! — хмыкнул вице-президент. - Лучший в мире спецназ курит «Приму». Угощайся. Вице-президент протянул полковнику пачку красного «Мальборо». Они покурили молча, как два старых боевых товарища. И полковник Проценко повел арестованного Руцкого к автобусам, куда собирали и других арестованных депутатов мятежного парламента. Эти автобусы доехали до станции метро «Краснопресненская». Двери открылись. Люди из автобусов вышли, стали к глухой стене метро и приготовились к расстрелу. Кто-то молился, кто-то плакал, кто-то смотрел безучастно на офицеров спецназа, стоявших рядом. «Чего вы стоите! - крикнул кто-то из офицеров. - Идите в метро! Домой! Домой!» На следующий день помощник президента доложил Ельцину, что отряд спецназа «Вымпел» отказался от выполнения приказа верховного главнокомандующего, что в штурме участвовали только добровольцы, что не стреляли, что арестованных отпустили. Указом президента отряд «Вымпел» был передан Министерству внутренних дел, переименован в «Вегу» и предназначался теперь для разгона демонстраций. Из девяноста офицеров «Вымпела» восемьдесят тогда уволились.
4 октября я находился внутри Белого дома, сидел в пресс-центре. Ждали рассвета. В три часа ночи отозвали корреспондентов РИА «Новости». Им позвонило начальство и сказало: «Уходите». Ну, утром-то все и началось. Мы были на 6-м этаже Белого дома со стороны площади Свободной России - в помещении пресс-центра. Накануне уже дали электричество. В 7 утра я выглянул в окно и увидел вооруженных людей, которые без предупреждения начали стрельбу. Я обратил внимание на то, что они были не совсем по форме одеты: в каких-то джинсах, странных ботинках. Стреляли по тем, кто стрелял из окон. Чуть подальше от меня в другом окне сидел один какой-то товарищ, вот по нему ударили, и не один раз. Из танков стреляли по верхним этажам, но там никого не было - в целях устрашения. И так где-то в течение 2 часов. Потом вдруг понял: лучше уйти внутрь. Прямо передо мной что-то упало с зажигательной смесью. И еще оно летело с такой хитрой траекторией: влетело в одно окно, потом отрикошетило о стену и прямо почти к моим ногам. Стало слишком опасно. Военные нам объяснили, как надо по стенке идти (я потом еще долго дома к окну по стенке подходил). Мы, журналисты, и все другие люди перебежками направились к центру, в залы без окон: в это время простреливались уже все окна. В тех залах сидело много простых сотрудников Белого дома: бухгалтеров, из отдела кадров, секретарей, помощников депутатов. Хотя некоторые депутаты там тоже сидели и прятались. Некоторые люди пробегали с автоматами. Например, Илья Константинов (в 1993 году был сопредседателем Фронта национального спасения) бегал с автоматом. Он, конечно, стрелять не умел. Еще генерал Макашов был весь прямо такой воинственный, как будто он на передовой. Он будто впервые почувствовал себя на войне. Мимо меня постоянно проносили людей на носилках, больше десятка. Стрельба продолжалась с 7 утра и где-то до 5-6 вечера. Без перерыва. Потом, наконец, зашла группа «Альфа» и начала нас всех выводить. «Альфовцы» шли вокруг нас, чтобы в нас не стреляли. Они нас собой прикрывали. Там ведь был бардак, полная несогласованность действий: одним отдавали приказ идти и выводить нас из здания, другие продолжали стрелять. Кого-то отвели в милицейский участок, но у нас, журналистов, проблем не было, мы просто удостоверения показали, и нас отпустили.
В те утренние часы 4 октября я стоял у окна с видом на Краснопресненскую набережную. Вдруг по окнам стали полосовать крупнокалиберные пулеметы. Полетели брызги от стекол, и от них ничего не осталось. А потом из этих же крупнокалиберных пулеметов стали поливать площадь слева и справа. Я видел, как десятки людей гибли на моих глазах. У меня было ощущение, что это мы людей втащили в эту ситуацию. Мы - люди властные - в президентских структурах, в структурах правительства, в структурах Верховного Совета. И уходить оттуда (из Белого дома) честь не позволяла, надо было остаться. Там был просто ад кромешный. Одни потом говорили, что 1500 человек погибли, другие — что 150. Да хоть 150, хоть 1500, все равно это страшное дело. И когда меня спрашивают, кто же в этом виноват, я вспоминаю слова Талейрана, который говорил: «В революции никто не виноват. Виноваты все».
По официальным данным, с 21 сентября по 5 октября 1993 года погибли 130 гражданских и 28 военнослужащих и сотрудников милиции, ранены - 321 гражданский и 102 военнослужащих, сотрудников милиции и органов госбезопасности.
По материалам The New Times
